Форум

А. И. Тургенев. Хроника русского. Дневники (1825-1826 гг.)
Издание подготовил М. И. Гиллельсон
Серия "Литературные памятники"
М.-Л., "Наука", 1964
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

ПРЕДИСЛОВИЕ

Заглавие этой книги принадлежит Пушкину. "Хроникой русского" назвал
Пушкин письма своего близкого друга Александра Ивановича Тургенева, печатая
их в своем "Современнике"; под таким наименованием корреспонденции А. И.
Тургенева были известны и всем литераторам пушкинского круга; нередко
называл их так и сам автор.

"Хроника русского" - серия писем, посылавшихся А. И. Тургеневым в
Россию во время его продолжительных заграничных странствований. В этом
издании впервые объединены все эти письма, увидевшие свет в русских журналах
между 1827-1845 гг. Собранные вместе, они образуют памятник первоклассного
исторического и литературного значения.

Ценность этих писем понимали уже Пушкин, Вяземский, Жуковский, читавшие
их вслух, восхищавшиеся ими и хлопотавшие о помещении их в печати. В самом
деле, это - письма широко и разносторонне образованного литератора
пушкинской поры, обладавшего острой наблюдательностью, неисчерпаемым
стремлением к знанию, умением живо, непринужденно, с присущей ему
индивидуальной экспрессией передавать свои впечатления от всего, что он
узнал и увидел; особое значение эти письма имеют потому, что о жизни
Западной Европы он сумел рассказать с точки зрения передового русского
человека своего времени, во всех подробностях, но без педантизма, с живостью
умного наблюдателя.

Убежденный гуманист, непоколебимый противник крепостного права, А. И.
Тургенев не мог ужиться в самодержавной России. Аракчеевский курс Александра
I, а затем вступление на престол Николая I окончательно закрыли путь к
большим законодательным преобразованиям, о которых так мечтал А. И.
Тургенев. После восстания декабристов он остался верен либеральным идеям
своей юности. Связав свою судьбу с судьбой своего брата Н. И. Тургенева,
приговором Верховного суда осужденного на вечное изгнание, А. И. Тургенев
оказался в оппозиционном лагере вместе с другими передовыми дворянскими
писателями. С 1825 по 1845 г., почти двадцать лет с небольшими перерывами,
А. И. Тургенев провел за границей - во Франции, Германии, Англии, Италии,
Швейцарии. Во всех этих странах он приобрел много друзей. Круг его знакомств
был чрезвычайно обширен. Он хорошо знал Гете и Гумбольдта, Вальтера Скотта и
Т. Мура, Ламартина и Шатобриана, Стендаля и Мериме, Гюго и Бальзака...
Трудно найти сколько-нибудь примечательное лицо европейской истории первой
половины XIX в. - литератора, ученого, политического деятеля, артиста,
музыканта, художника, - о котором не было бы сказано в письмах А. И.
Тургенева: он записал свои беседы с ними, рассказал об их жизни, занес в
свои дневники отзывы о них современников. "Хроника русского" - это прежде
всего летопись западноевропейской культуры первой половины XIX в.,
занесенная в памятные тетради на месте действия, под непосредственным
впечатлением событий, участником которых он сделался, и знаменательных
встреч, которых всюду искал этот неутомимый странствователь и собеседник.

Помимо "Хроники русского", в настоящем издании печатаются впервые
заграничные дневники А. И. Тургенева за 1825-1826 гг., когда завязывались
его широкие связи с передовыми деятелями Западной Европы и когда события,
происходившие в России, - декабрьское восстание, суд над декабристами,
начало реакции, - заставляли его с особой тревогой думать о судьбах его
родины.

23/11 декабря 1826.

ПИСЬМО ИЗ ДРЕЗДЕНА
(ИЗВЛЕЧЕНИЕ)

Съезд германских натуралистов в Дрездене. Об энциклопедиях и предисловии
Гизо к новой энциклопедии. О лекциях исторических. О французском журнале, до
немецкой литературы относящемся. О книге Бутервека. О графине Рек и поэте
Тидге.

...Пришлю при первом случае описание бывшего здесь в сем году съезда
естествоиспытателей из всей Германии, с исчислением всего, что читано или о
чем рассуждаемо было, и надежд для будущего, от сей умственной деятельности
в Германии. Сколько открытий в первом зародыше, сколько новых метод,
трудолюбием и гением германским усовершенствованных! Эти семена не
затеряются: они сохранятся в журналах, созреют и принесут плод во время свое
неуклонным стремлением немецких ученых к расширению области наук и к
улучшению метод, столь сильно содействующих порывам гения...

Можно написать прекрасную статью (и назвать ее предохранительною) о
разных энциклопедиях, в Германии, Франции и Англии ныне выходящих. В "Revue
Encyclopedique" есть предисловие Гизо к "Encyclopedic progressive",
издаваемой во Франции, и сравнение плана сей книги с другими того же рода,
английскими и немецкими. Он умно, и для француза довольно беспристрастно,
судит; но все еще нам не должно увлекаться его рассуждениями о пользе
энциклопедий и беречься их. Я не в обыкновенном смысле, страха ради
д'Аламберта, осуждаю их, а в отношении к роду познаний, чтением
энциклопедическим приобретаемых, и к слишком легкой удобности знать о
многом очень мало. Статья об энциклопедиях привести может ко многим
полезным рассуждениям о народном воспитании и просвещении. А если захочется
покритиковать, то и Гизо упрекнуть можно, что сколько он ни желает отстать
от французского чванства, все еще думает об одних французских философах,
когда говорит, что в XVIII веке философия умозрительная не шагнула, а только
пустила в ход свою мелкую монету. А когда жили Кант, Шеллинг, Фихте, Гегель,
Якоби, с братиею в Германии, а Дюгальд Стюарт в Англии? Но для Гизо Европа
во Франции, а Франция в Париже...

Доставлю также для журнала исчисление предметов (table des matieres),
по коему профессор Гассе преподает нам здесь историю. Можно видеть из
происшествий и лиц, коими оттеняет и отличает он каждую эпоху, образ и
методу его преподавания. К тому же можно самому наполнять его рамы и
выводить свои заключения. Точки, на которые он указывает, лучезарны и его
исторический фарос довольно верен. Жаль, что для слушателей своих он должен
читать по-французски, а не на природном языке.

В Париже и Страсбурге выходит, на французском языке, "Германская
библиотека", литературный журнал ("Bibliotheque allemande"). Участники в
издании большею частию адвокаты. Тут и старая и новейшая литература, и,
кажется, все довольно беспристрастно. Вышло уже девять книжек, в коих я не
нашел много нового, но в русский журнал почти все годится...

Хорошею жатвою для русского журнала может быть и книга Бутервека
"Мелкие сочинения философского, эстетического и литературного содержания".
Вышла только 1-я часть, и в ней литературная автобиография самого Бутервека:
образец сочинений в сем роде и истинно авторское самоотвержение. Он говорит
о себе, как о другом; критикует и ценит свои творения строго и осуждает
весьма здраво и основательно то, что всей публике в нем нравилось. Тут же
есть статья о Шиллере и его сочинениях, прекрасная. Вот что говорит он между
прочим: "Поэзия Шиллера родная сестра философии. Она основывается на понятии
о бесконечном. По истинному праву слывет он сердцевозносителем (der
Herzerhebende). Учители его были Шекспир, Гете. Шиллерова Муза пребывает
уныло-задумчивою и тогда, когда улыбается (Schillers Muse bleibt
melancholisch auch wenn sie lachelt)". Но главная статья в сей книге для
перевода на русский язык: Мысли о литературе. Роды словесности прекрасно
означены; замечательно также тут и рассуждение о журналах, разделении их,
влиянии на литературу и на народ, различии их от газет, как литературных,
так и политических. Автор говорит, что "Английский зритель" и другие
английские периодические листы, в том роде писанные, должны служить примером
журналистам, желающим придать изданиям своим прочное достоинство, особливо
же, если хотят они соединить эстетический интерес с нравственным. Чем более
обозреваю область наук и литературы, тем более удостоверяюсь, что весьма
легко, с пользою для читателей, действовать благонамеренному журналисту и
при самой строгой цензуре. Кажется, Карамзин говаривал, что цензура для
таланта то же, что рифмы для истинного поэта...

Когда-нибудь ознакомлю вас и с графинею Рек и с вечерами ее. Она
известна своим авторством ("Путешествием в Италию" и сочинением о
Каллиостро) и радушием, с коим собирает у себя здешних ученых, литераторов,
музыкантов и чужестранцев. У нее живет поэт Тидге, который вчера прочел нам
две первые песни своей "Урании". В них много прекрасных стихов и высоких
мыслей... {1}

II. ПИСЬМА ИЗ ДРЕЗДЕНА {*}
{* Извлечение.}

О типографической деятельности немцев и материалах для иностранной
библиографии. Об исторических Resumes, немецких и французских. О пользе
немецких и английских биографий; о биографиях немецких ученых и академиков
французских. О путешествии французского консула Гамбы по Южной России и за
Кавказом. О сочинениях Ейро, "Записках" Уврара и Огинского, новых
"Мессеньенах" Казимира Делавиня; новом портрете Жуковского. Об италианской
опере "Петр Великий" и благородном спектакле в Дрездене. О Китайском романе,
изданном Абель-Ремюза. О новых письмах Вутье о Греции. О нападках журналиста
Кинда на Гете. Об "Истории революции французской", сочинение Минье. О
молодом русском поэте Беке.

15/3, 21/9 января, 1827 г.

...Передо мною лежит кипа немецких объявлений о разных книгах,
издаваемых на разных языках. В некоторых из этих типографических афишек
находятся выписки и краткие известия об авторах. Сообщу их при первом
случае. В них увидите главнейшую часть всей германской ученой и литературной
деятельности. Все это может пригодиться, пополнит библиографические статьи
журнала, а читателям русским, желающим выписывать книги, даст знать о цене
оных и о качестве издания. Желательно, чтобы в каждой книжке журнала была
библиографическая статья об иностранных книгах, но универсальная, до всех
отраслей наук и словесности относящаяся. {Это желание многих особ, которых
мнение уважать почитаю долгом. В будущих книжках "Телеграфа" иностранную
библиографию постараюсь сделать постоянною статьею библиографического
отделения. Изд. {1}} Для нас и не совсем новое ново. В больших изданиях
немецких классиков, например: Гердера, Гете и проч., нужно только
предостеречь, что они долго, часто год, два, три года, выходят, часто долее,
чем иной автор живет в потомстве. Мы подписались на Гердера и Гете, но бог
знает, когда увидим последние части оных. Издания в 16-ю долю очень дешевы,
но не милы, отдаленностью окончания оных. Не худо бы исчислить все издания
многотомных авторов, в одном томе издаваемых: Вольтера, Шекспира, Вальтера
Скотта, Байрона и проч. и Resumes, кои теперь во Франции и в Германии, в
разных видах, выходят и носят на себе печать национальности. {2} Тут
любопытно было бы сравнить Resumes немецкие с французскими. Немцы и в 16-ю
долю листа хотят быть степенными, учеными немцами и пишут для народа и для
ученых в одно время. И это смешение целей (извините) не вредит, большею
частию, главной цели таких книжек, то есть народности оных; ибо и низшие
классы могут читать их с пользою, а для высших и для ученых они служат
повторением известного, но вкратце и в малом объеме. Так, например,
профессор Гассе написал историю Ломбардии en Resume, {3} и я знаю ученых, во
всей силе слова сего, кои с удовольствием прочли ее (между прочими Беттихер,
известный археолог), в то время, как французские Resumes и нашему брату не
всегда в пору. Я не мог дочесть Resume русской истории и бросил книжонку
Раббе, {4} впрочем, и на немецкий язык переведенную, ибо немцы все, и дурное
и хорошее, переводят. Это юродо-универсальность в них досадна иногда для их
почитателей и читателей.

Я давно уже думал, что нашим журналистам должно знакомить нас с
немецкими и английскими биографиями ученых. Они рождают жар к просвещенным
занятиям, к наукам, который благодетельно для ума и сердца светит и
согревает в одно время. Назову биографии Геерена, Иоанна Мюллера и Гейне.
{5} Из старика Шлецера можно и для России многое взять, любопытное и
занимательное. Советую также обратить внимание и на биографии французских
академиков, славным Кювье (между прочим, о Палласе) изданные, и вы обогатите
нашу словесность неизвестными ей сокровищами и укажете читателям пути гения
и трудолюбия, которое часто достигает, а иногда и обгоняет первого. Эта
часть принадлежит по праву биографу Озерова и Дмитриева. {6}

Я забыл указать на новую книгу, которая трепещет de l'interet du
moment: это путешествие французского консула Гамбы в Персию, вышедшее в
Париже в самое то время, как пришло туда известие о впадении персиян в наши
пределы, и обратившее внимание Франции и Англии описанием тех самых земель,
за кои и в коих теперь сражаются. Оно в двух частях, с атласом, видами и
изображениями костюмов. Можно купить без карт и костюмов. Последние нам
русским известны; но текст и предмет книги любопытны и важны указаниями и
советами, кои автор дает нам и французам о восстановлении древнего пути
торгового, чтобы вырвать трезубец у Британии Нептуновны, овладеть, вопреки
ей, азиатскими сокровищами и открыть путь нашим в Азию. Книга называется
"Voyage dans la Russie meridionale et particulierement au dela du Caucase,
depuis 1820-1824" (2 т.) - Гамба был два раза в России. Должно непременно
перевесть на русский язык существенное из предисловия, в котором объяснена
цель книги, и из самого текста, где указаны средства, пути, предметы
торговли: можно оживить для журнала эту мнимую сушь портретами Ермолова,
Вельяминова и других. Вот книги, кои журналистам должно ловить на лету и в
ту же минуту на вертел для читателей.
Есть еще любопытная книжка "Les trois Epoques des tems modernes, ou les
revolutions religieuse, politique et commerciale". В этой брошюре, писанной
Ейро, есть мысли, хотя автор и многое пустомели о России, как и в большой
3-томной книге своей о французской юриспруденции. Недавно прочел я две части
"Записок" Уврара (les Memoires d'Ouvrard), также и две части "Записок"
Огинского. {7} Они теперь ходят по русским и дамским рукам, следовательно,
не скоро ко мне возвратятся. Но когда выручу их, познакомлю вас с ними
короче.
Читали ль вы новые семь "Мессениен" Казимира Делавиня? Глядя на снег,
который оживил вчера холодность здешних немцев и посадил их в длинные
плетеные коробки, называемые здесь санями, без подрезей, движимые лошадьми с
колокольчиками, я вспомнил два стиха Делавиня:

Quel parfum de patrie apporte се vent frais!
Que la patrie est belle au moment qu'on la quitte! {8}

Кто бы думал, что первый, свежий стих, из Делавиня? Но есть и знойные,
прекрасные, например о Корсике...
Идем по трескучему, шестиградусному морозу смотреть большой портрет
Жуковского, вчера живописцем Боссе конченный. Жуковский представлен идущим в
деревьях: вдали Монблан и его окрестности. Портрет сей выставлен будет в
Петерб<ургской> академии. Сходство большое! Но я сначала не был доволен
выражением. Авось Боссе исправил по моим замечаниям.

Недавно играли здесь италианцы оперу "Петр Великий". {9} Музыка,
краденная из Россини. Сюжет оперы несообразный, и костюмы смешные. В роще,
летом, Петр Великий и Головин в шубейках и в шапках; Лефорт и кн. Меншиков в
старинных мундирах, а придворные и Сенат во французских шитых кафтанах, в
розовых шелковых штанах и в адвокатских париках. Екатерина I в польском
наряде, фрейлины ее в сарафанах, с длинными рукавами. Петр I мистифирует
сардамского корабельщика, который приехал навестить его со своею
свояченицею. Она выходит за Головина, который еще в Сардаме любил ее, но
женится по высочайшему повелению. Здесь теперь и благородный спектакль
французский и немецкий, в пользу бедных, но не греков. Играют некоторые
дипломаты и наш кн. М...., княжна Кауниц, графиня Пальфи и проч. Мы видели
первое представление. В зале публичной устроен театр, вмещающий 500
зрителей. Давали пьесу Пикара, переведенную Шиллером: играли без претензии и
слушали без строгой критики. В оркестре играли кн. Голицын, граф Гудович.

Имеете ли роман китайский, изданный Abel-Remusat? {10} В предисловии, о
романах вообще и Вальтера Скотта, найдете поживу для журнала. На сих днях
вышли в Париже новые письма Вутье о Греции. Они все принадлежат журналу, как
по содержанию, так и по трепещущему интересу, коим оживлены. Любопытную
статью для России можно составить из переговоров Вутье в Риме, с кардиналом,
о присоединении греческой церкви к римской и о надеждах, возродившихся в
ватиканской политике по сему случаю. Конечно, Греция не приняла бы никаких
подобных предложений и не погубила бы души для самого спасения отечества; но
любопытно видеть неизменяемость, постоянство папизма, все еще помышляющего о
завоеваниях, когда от колосса отпадают собственные члены. В этой же книге
помещены и греческие народные песни и другие опыты народной поэзии.

Вчера ввечеру были мы на литературной вечеринке у здешней живописицы
m-lle Winkel, {11} которая собирает всю ученую, поэтическую и пишущую
братию. Мы слышали тут журналиста Кинда, именем и ростом, который нападал на
Гете за то, что он сюжет для "Германа и Доротеи" украл у какого-то
современного журналиста, слово в слово описавшего в рейнском журнале
анекдот, служащий основанием сочинению Гете. Все восстали против
несправедливости нападения, как будто бы Гете имел нужду скрывать
заимствованную быль (factum), которую он возвысил, украсил, сотворил снова
в своей прекрасной поэзии. С равною справедливостию можно бы обличать в
покраже мрамора для Венеры Фидиаса или создателя Аполлона. Тут дело не в
глыбе мрамора, а в формах и в выражении божественности идеальной. Так же,
как Корреджио не краскам обязан своей мадонной, так и Доротея Гете, вся хотя
и в натуре, но Гетем созданной, им идеализированной. Скорее Корреджио мог
найти вдохновение для изображения своей мадонны в богодухновенных песнях
церковных, нежели Гете в журналах современных своего Германа. Слушая
крошку-Кинда, который важничал, читая нам свои исторические документы против
Гете, я невольно вспомнил нашего Крылова:

Ай Моська! знать она сильна,
Что лает на Слона!

Вместе с тем вспомнил и стихи Шиллера и применил их к Гете:

Und was er bildet, was er schaft,
Das dankt er seiner Dichterkraft,

а не повести о французских эмигрантах на Рейне. Но этой вылазке обязаны мы
ответом антиквария Беттихера, который, выслушав Кинда, сел на его место и
рассказал нам анекдот, коего он сам был свидетелем в Веймаре, у герцогини. В
разговоре Гете с Гердером последний однажды сказал ему, что, конечно, он
заимствовал содержание "Германа и Доротеи" из анекдотов о французских
эмигрантах в 1792 году. Тут Гете с жаром отвечал Гердеру, что он почти все
сюжеты свои брал из натуры и из истории, следовательно, из других, но что
именно простой сюжет этой идиллии он ни от кого не заимствовал, а сам
изобрел. И в этом можно ему верить, ибо не нужно большого творческого труда,
чтобы выдумать происшествие, которое, конечно, с большим или меньшим
изменением, не раз могло тогда случиться, во время похождений эмигрантов
французских на Рейн и во всей Германии. Теперь, и здесь и в других местах
Германии, какой-то дух брани против Гете распространился, {Присовокупив
биографию и портрет Гете к следующей книжке "Телеграфа", мы поместим после
того одну из бранчивых статей, переведенную из нового немецкого журнала.
{12} Публике нашей должно знакомиться со всеми новостями и движениями
европейских литератур. Изд.} но враги так мелки, что их едва и замечают в
борьбе с гигантом; а они, несмотря на то, продолжают гомозиться, забывая,
чем Гете обязана Германия и что он истинный представитель не одной только
поэзии немецкой, но всей германской цивилизации. Он живое выражение всей
их интеллектуальной национальности, более чем Шекспир английской, а Вольтер
французской, ибо он выражает немцев и в поэзии, и в учености, и в чувстве, и
в философии, действует на них, а через них и на всю европейскую литературу;
служит вместе и верным, всеобъемлющим зеркалом германизма, коего он сам есть
создание; между тем как Шекспир создал вкус и народность англичан в поэзии,
а Вольтер образовал век свой и французов, а не ими образован. Я не умаляю и
не возвышаю Гете, а ставлю его на его место в Германии, в применении к месту
занимаемому Шекспиром в Англии и Вольтером во Франции.

Я на днях перечитывал Минье "Историю революции французской, от 1789 до
1814 года", в двух частях. {13} В ней много обозрений, портретов,
прекрасных, и есть страницы красноречивые. Например: о казни Лудовика XVI и
в нескольких строках верный портрет коронованного праведника и мученика.
Много любопытного и о живых, между прочим, об обер-церемониймейстере
Талейране, который встречал и провожал все власти.

У нас здесь русский поэт, юноша Бек. В стихах его, хотя и весьма
молодых, виден уже истинный талант и какой-то вкус, тем же талантом
угаданный. Он же и живописец и едва ли не музыкант. Не знаю, удастся ли мне
прислать тебе стихов его. Жуковский не советует ему писать стихи для печати,
полагая, что это слишком рано заронит в нем искру авторского самолюбия и
увлечет его к занятиям, кои должны быть для него теперь еще чужды. Он
испытывает силы свои в переводе Вергилия, с латинского, и образует вкус свой
по древним и новым классикам...
Э. А.