Форум

«Она не была королевой, императрицей... Она добилась более высокого почета — стала властительницей дум поколения, пережившего такое всемирно-историческое событие, как Великая французская революция».
К сказанному о Жермене де Сталь А.А.Аникстом стоит добавить, что вслед за тем она вступила в нешуточную схватку с другим властителем дум эпохи — кумиром и демоном Европы, Бонапартом.

И — победила, благословив М.И.Кутузова в свой приезд в Россию в 1812 г.

Между тем судьба женщины, которой «можно было доверить судьбу империи», писательницы, определившей развитие европейской литературы на двадцать лет, философа, публициста, историка, дипломата (не без женского интриганства и мстительности), была, по сути, трагична. Быть может, это участь всех великих женщин?..

Парижские салоны начались в большом зале Луврского дворца. Потом салонами стали называть просто выставки.
Но тот салон, о котором идет речь, появился на свет очень давно — во времена Перикла, а возможно, и раньше. Главное — чтобы была Хозяйка. Обворожительная, умная, владеющая искусством поддержать беседу. Аспазия, Маргарита Наваррская, Зинаида Волконская...

Несмотря на все попытки наших состоятельных современников-соотечественников возродить это слово в его исконном значении (в противовес «салону мебели» и «салону-парикмахерской»), стоит признать, что салоны навсегда ушли вместе с Серебряным веком. Их — увы! — утраченное время увековечил Пруст.

Салон — не пиршество интриг и сплетен, как это явлено у Толстого, а прежде всего собрание единомышленников, говорящих на одном языке. Конечно, можно говорить и на языке сплетен, особо, ежели язык этот столь поэтичен, как французский...

Слава парижского салона мадам де Сталь приходится на самые тяжелые годы в истории Франции. Великий банкир и политик Жак Неккер, отец родившейся в 1766 г. Жермены, дважды спасал свое отечество от финансового краха. И трижды был вынужден уходить с поста главного финансиста страны в отставку.

Жермена Неккер боготворила своего отца, но и он беседовал с нею — еще девочкой — на равных и учил думать. В возрасте пятнадцати лет Жермена написала замечания к отцовскому «Отчету» о финансах Франции, который и стал причиной первой отставки Неккера.

В последний раз его позвали спасать страну в 1789 г., когда было уже поздно. Он потребовал созыва Генеральных штатов с преобладанием представителей третьего сословия. Не послушали — упрямый Неккер опять подал в отставку. Известие об этом стало поводом к возмущению парижан в десятых числа июля. Через три дня была разрушена Бастилия...
14 июля станет воистину роковым и для Жермены де Сталь. В этот день в 1817 г. она уйдет из жизни...

Салон матери госпожи Неккер посещали Вольтер и Руссо, и напрасно хозяйка заставляла юную Жермену ложиться спать вовремя: как тут заснешь, когда у тебя дома салон, а знаменитые гости собираются уже за полночь (хотя авторов «Орлеанской девственницы» и «Новой Элоизы» девочке уже не суждено было застать в живых).

На стороне дочери был отец, который, как и все отцы, ее баловал. Но зато и совершенно серьезно относился к рано проявившимся способностям Жермены. Первым ее литературным опытом, если не считать слабых подражательных драм и повестей, стала работа о творчестве автора «Эмиля». Критическое эссе о Руссо предопределило сложность литературной судьбы госпожи де Сталь: сейчас трудно сказать, что важнее в ее наследии — собственно беллетристика или культурологические труды, не утратившие своей ценности по сей день. Но сложности были и в другом.

Нетрудно догадаться, что положение «дочери такого человека» ко многому обязывает. И лишает главного: возможности выйти замуж по любви.

Шведский посланник барон де Сталь-Голстейн был малообразованным светским львом намного старше Жермены. Переговоры о браке шли шесть лет и закончились к удовлетворению обеих сторон: французской и шведской. Были учтены все интересы, кроме сердечной склонности двадцатилетней девушки.
Впрочем, поскольку политический характер этого брака не был ни для кого секретом, супруги довольно скоро перестали вмешиваться в личную жизнь друг друга. Тем более молодой госпоже де Сталь-Голстейн теперь предстояло заменить в качестве хозяйки салона свою недавно ушедшую из жизни мать.

В салоне де Сталь приветствовали 1789 год. Неосмотрительно надеялись, что к власти придут богатые образованные люди, способные управлять страной. Однако вскоре начался террор.

Жермена де Сталь многих спасла от гильотины, но самой ей удалось эмигрировать в Лондон только благодаря заступничеству депутата Конвента Манюэля, решившегося подать голос и в защиту другой гражданки — Марии-Антуанетты.
До границы мадам де Сталь сопровождал еще один ярый якобинец — Тальен (впоследствии глава заговора 9 термидора).

Другая женщина была бы рада, что спаслась от террористов, и постаралась поскорей забыть о кошмаре, творящемся на родине, — но не Жермена де Сталь.

Приехав в замок Коппе на берегу Женевского озера, где отдыхал от дел ее отец, она начала работу над книгой «О влиянии страстей на счастье отдельных личностей и наций». Волновали ее зависть, тщеславие, честолюбие, но главное — любовь: «Остальные страсти гораздо более естественны, чем эта, ибо любовь — та страсть, где меньше всего эгоизма».
Страсти разрывали на части безлюбую Францию, и книга носила скорее политический характер. Когда «Страсти...» увидели свет в 1796 г., выяснилась, что дочь банкира еще и талантлива. А такого, как известно, не прощают. Ни женщины, ни — особенно — мужчины. Они-то и вступили в критическое сражение с мадам де Сталь. Сражались не то что на равных, а жестоко: как она посмела?

В тот момент лишь немногие близкие поддерживали ее, и прежде всего человек, не только разделявший политические и культурные идеалы Жермены, но и бывший ее возлюбленным на протяжении десяти лет.

Труды Бенжамена Констана о религии и политике известны хуже, чем его роман «Адольф» — одна из первых в Европе попыток нарисовать образ разочарованного молодого человека, который в России будет назван лишним.
С Констаном Жермена познакомилась, когда в 1794 г. смогла наконец вернуться в Париж и вновь открыть салон.
Благодаря ее усилиям и связям получил разрешение вернуться во Францию в 1795 г. Талейран, и опять же госпожа де Сталь помогла ему стать в 1797 г. министром иностранных дел.

Однажды в обществе своей подруги, красавицы Р.Рекамье, Жермена спросила Талейрана:
— Если бы мы обе тонули, кого бы прежде стали спасать?
(Ох уж эти женские провокации...) Но лукавый политик увернулся:
— О, я уверен, что вы обе отлично умеете плавать!

Талейран, обязанный карьерой этой женщине, еще раз увернется, точнее, отвернется от нее, когда де Сталь окажется в опале и в изгнании. А о Констане писательница узнает (на свете много добрых и словоохотливых людей), что на протяжении всей их дружбы он тайно был влюблен в Рекамье...

Вообще-то, ситуация, когда умная, даже талантливая, но брошенная женщина обращается к изящной словесности, чтобы излить всю желчь и всю досаду, ничем хорошим для оной словесности не кончается: лишь растут полочки слезливых дамских романов (их, впрочем, и мужчины пишут, так что дело не в разделении полов). Но два главных романа Жермены де Сталь — «Дельфина» и «Корина, или Италия» — этой участи во многом избежали...

Любви нас не природа учит,
А Сталь или Шатобриан...

Так говорит в пропущенной строфе I главы своего романа создатель Татьяны Лариной, которая тоже воображалась Дельфиной.
Сталь и Рене Шатобриан, автор «Гения христианства» и автобиографического романа «Рене», действительно учили любви — потому и считались родоначальниками (по крайней мере во Франции) нового литературного направления — романтизма.

В какой-то степени мадам де Сталь можно считать провозвестницей феминизма (задолго до явления в мужском обличье Авроры Дюдеван и суфражисток 1860-х). Но это еще не политика, а нравственность: она добивалась свободы от общественных условностей и сама старалась жить именно так.

«Почему общество гораздо более сурово осуждает провинности, объясняющиеся чрезмерной независимостью характера, неумеренностью натуры, излишней восторженностью, нежели эгоизм, равнодушие и притворство?»
Вопрос вопросов. Над ним чацкие всех времен и народов голову сломали...

В «Корине», романе более зрелом, написанном под впечатлением визита в Италию, проблематика уже другая: что выбрать героине — поэтессе-импровизатору — славу или любовь? Мадам де Сталь горестно резюмирует (нельзя не сказать об отменной афористичности ее прозы): «Для женщины слава — лишь блистательный траур по счастью».
Самой писательнице такая слава выпала: ее «удостоил Наполеон гонения, монархи — доверенности, Европа — своего уважения» (Пушкин).

Хозяйка салона и первый консул встретились впервые 16 декабря 1797 г. Историческая встреча.
Через пятнадцать лет Жермену де Сталь будут принимать с триумфом в Лондоне как «победительницу» Наполеона...
Подобно многим, де Сталь поначалу видела в корсиканце надежду страны, восторгалась переворотом 18 брюмера. Но уже в литературно-публицистической книге «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями» (1800) она не только не упомянула первого консула среди выдающихся политиков прошлого и настоящего, но и дерзко сказала о «неплодотворности засилья военных у власти».

Постепенно ее салон стал центром оппозиции будущему императору. А когда в 1802 г. вышла «Дельфина», Бонапарт вдруг ударился в литературную критику: «Это метафизика чувства, творение беспорядочного ума»... И вполне логичное резюме: «Я не в силах больше терпеть эту женщину».

Госпоже де Сталь запрещено жить в Париже. Потом ее высылают за пределы страны — в Швейцарию. Она ездит по Европе: в Германии — встречи с Гёте, Шиллером, Шлегелем... Италия — вдохновение для второго романа.
Но она еще и авантюристка: во время прусского похода Наполеона де Сталь тайком приезжает в местечко под Парижем. Об этом доносят воюющему императору, и он находит время распорядиться о вторичной высылке опальной писательницы.
Еще больше оскорбила Бонапарта книга де Сталь «О Германии», которая, по словам Гёте, пробила китайскую стену предрассудков между двумя соседними народами. Мысль о том, что в раздробленной на мелкие княжества Германии человеческому гению дышать вольней, чем в благополучно-имперской Франции, выводит Бонапарта из себя: он приказывает уничтожить весь тираж. Война!

А с женщинами воевать не стоит, даже если ты Наполеон... Жермена недаром же была дочерью отважного политика — она предпринимает чрезвычайно смелую по тем временам (1812 год!) поездку в далекую северную Россию.
Нашей стране, как и Северо-Американским Штатам, мадам де Сталь предсказывала великую будущность...
Визит ее был культурным и политическим событием. Она встречается с Александром I и способствует скорейшему подписанию договора между Россией и Швецией (формально она остается женой шведского посла). В Петербурге состоялась и символическая встреча де Сталь и только что назначенного главнокомандующим Кутузова
Вот как описывает это событие Федор Глинка в своих записках о 1812 годе.
«Госпожа Сталь, гонимая Наполеоном за резкие и смелые отзывы и находясь тогда в Петербурге, явилась к Кутузову, преклонила перед ним чело и возгласила своим торжественным голосом: “Приветствую ту почтенную главу, от которой зависит судьба Европы”. Полководец наш ловкий и на поле битв, и в обращении светском, не запинаясь, отвечал: “Сударыня! Вы дарите меня венцом моего бессмертия!”

Некоторые это иначе высказывают, но тут дело не в словах, а в том, что дочь того Неккера, который до 1789 г. почитался решителем судьбы Франции, как будто бы свыше вызвана была на берега Невы вестницею о новом жребии и Франции, и Европы».

Когда в 1813 г. договор России со Швецией вступил в силу, были сведены на нет все успехи Наполеона на севере Европы. Не приведи Бог увидеть женскую месть...

И вот — триумф. Наполеон — на Эльбе.

Неожиданно Жермена де Сталь проявляет подлинно христианское милосердие: узнав о готовящемся покушении на пленного тирана, делает всё, чтобы обезопасить его... В который раз она демонстрирует благородство и великодушие, несвойственное большинству мужчин, окружавших ее.

Салон вновь возродился, но бурбоновская реставрация не удовлетворяла эту женщину.

Она — вновь в оппозиции, опять интригует: хочет возвести на престол того, кто спустя годы и займет его — Луи-Филиппа, а тогда еще Филиппа Эгалитэ.

И публицистика, как никогда гневная: «Произвол власти, религиозная нетерпимость, придворная аристократия, не имеющая за собой никаких заслуг, кроме родословного древа, народ, невежественный и бесправный, армия, низведенная до простого механизма, стеснение печати, отсутствие всякой гражданской свободы — и взамен полицейские шпионы и купленная журналистика, которая бы восхваляла этот мрак».

Понятно, почему декабристы так высоко ценили публицистику госпожи де Сталь. Но были в нашем отечестве и критики-зубоскалы, от которых французскую писательницу защищал Пушкин: «М-м Сталь — наша!»

Он очень любил ее строки о России из книги «Десять лет изгнания» и писал так: «Взгляд быстрый и проницательный, замечания решительные по своей новости и истине ... всё приносит честь уму и чувствам необыкновенной женщины...
Г-жа Сталь оставила Россию, как освященное убежище, как семейство, в которое она была принята с доверенностью и радушием. Исполняя долг благородного сердца, она говорит об нас с уважением и скромностью. Будем же и мы благодарны знаменитой гостье нашей: почтим ее славную память, как она почтила гостеприимство наше».
Почтим и мы.